В основе фильма «Блондинка» — пьеса Александра Володина, обозначенная как «киноповесть с одним антрактом» и впервые поставленная в Ленинградском БДТ в середине 80-х. Это сравнительно камерная драма с мятущимся женским характером в центре, ей предпослан эпиграф из Тютчева: «О, вещая душа моя! О, сердце, полное тревоги! О, как ты бьешься на пороге как бы двойного бытия!..»

Это двойное бытие, драматический разлад между романтикой, которой жаждет душа, и реальностью, грубо спускающей c небес на землю, — классическая тема русской литературы, начиная от Пушкина и отнюдь не заканчивая Толстым. Но за полвека, минувшего с володинских времен, мир изменился, и Павел Мирзоев снял картину скорее по мотивам пьесы, кардинально переделав сюжет.

В фильме Павла Мирзоева есть ныне дефицитная отвага идти поперек общего течения
У Володина центральный мужской персонаж Лев, предмет страстной любви Ирины, вступает в действие где-то в середине пьесы и ненадолго; в фильме его роль разрослась, и из адепта психоэнергетики, творца красоты тела и духа он стал режиссером маленького театра «Северная почта» с крошечной труппой, замахнувшейся на чеховскую «Чайку». А Ирина стала влюбленной в него актрисой, репетирующей монолог Заречной «Люди, львы, орлы и куропатки…». Эпизод этой репетиции оказался важным: здесь впервые устами героя заявлена тема космического одиночества романтически устремленной души в трезвом прагматичном мире.

В роли Льва — Евгений Цыганов. Он из тех редких актеров, кто умеет быть блистательным лицедеем — носить маску любого существа (вспомним хотя бы его режиссера в спектакле Мастерской Петра Фоменко «Моцарт. «Дон Жуан». Генеральная репетиция»), сохраняя при этом собственную индивидуальность, которая просвечивает сквозь любую маску. То есть актер-личность, какие давно, со времен Плятта или Ульянова, не появлялись в нашем кино. Занятно, что это его качество спорит с позицией его героя в фильме — театрального режиссера: «Вы глина, я — скульптор. Зачем вам знать мой замысел, кто вы такие?!»

Лев, в пьесе персонаж почти эпизодический, в фильме стал полнокровным носителем расхожей жизненной философии: претендуя создать театр «жизни духа», сколь угодно тонко интерпретируя Чехова и ценя душевные взлеты ближних, в жизни он трусливый обыватель. В театре он как Треплев: «Нужны новые формы!», в жизни же штурм и натиск влюбленной Ирины его и манит, и пугает, он не в силах противиться зову плоти, но все время хочет от нее куда-то спрятаться, сбежать, исчезнуть.

Появление Чехова в фильме сыграло решающую роль: волновавшая Володина проблема помещена в широкий культурный контекст, мятущаяся Ирина оказалась родной сестрой Нины Заречной, далее везде — начнет работать мысль зрителя, у каждого своя. Ирина — бенефис Дарьи Жовнер, ничего подобного она еще не играла. Ее героиня существует в режиме шаровой молнии, сгустка бешеной энергии: она рвется к жизни необыкновенной, а протуберанцы ранят окружающих. Она и хороша и действительно пугает, как нечто непредсказуемое, каждый миг чреватое взрывом. В ней бурлит креатив; как мощный мотор, она заводит всё и вся: добывает денег для выброшенного на улицу театра, играет спектакль для четырех зрителей за неимением сцены прямо на улице, мчится на велике в неизвестность — найти сгинувшего Льва: «Жить ползком не буду. Не умею!»

За всем этим остро ощущается драма женщины, ищущей свой идеал и постоянно сбиваемой на взлете. Ирина чувствует себя в этом мире брошенной — как печальный пес, потерянно бродящий по улицам: два одиночества нашли друг друга. Это если оставаться в рамках фабулы. Но сюжет картины много шире. Это самой романтике, чеховской устремленности к свету сегодня уже нет места в нашем тусклом циничном мире — она сгинула, оставшись там, в володинских 60-х.

Фильм пластически выразителен, каждым кадром напоминая о своей поэтической природе. Никакого бытоподобия, заботы о том, что самые бдительные критики скажут: «Так не бывает». Ведь если «так бывает» — искусство как концентрат жизни не нужно, достаточно фотографии и хроники. Пространство фильма, выросшего из пьесы, не скрывает театральности, и даже дивный Петербург с его набережными выглядит адекватной декорацией. Камера Алишера Хамидходжаева ручная, нервная, словно живое существо — как та же собака, что следует за своим дорогим человеком по пятам, разделяя все его тревоги. Музыка Петра Налича, его проникновенное фортепиано создают атмосферу интеллигентности — искомой духовности. Финальная песня на титрах — как слоган всего действа: «Бури не боюсь, бури не боюсь, да!»

Мирзоев уделяет всему этому особое внимание, пользуясь старой классической школой как абсолютно современной. От нее — обильный метафорический ряд типа художницы на мрачном пустыре, рисующей то, чего там нет, — зелень, цветы, солнце, мечту. Он даже не стал менять название пьесы Володина, хотя совсем недавно на экран вышла другая «Блондинка» — о Мэрилин Монро. А может, и здесь есть родство: ведь та тоже рвалась к недосягаемому — до полной гибели всерьез.

В фильме Павла Мирзоева есть ныне дефицитная отвага идти в кино поперек общего течения, не обращая внимания на последние писки моды, не впадая в раж амбиций. Это серьезное, мало кому доступное искусство — класть нужную краску в нужную точку полотна — нужную именно сейчас и именно здесь. А любую дань коньюнктуре — побоку.