Липы, жужжание пчел над головой… Какой, в сущности, прекрасной могла бы быть жизнь. «Давно ли, кажется, все было так тихо, так покойно в этом доме… и вдруг… откуда что взялось! Право, мы все с ума сошли», — скажет Наталья Петровна. И молодой учитель ее сына Беляев говорит: «Мне душно здесь, мне хочется на воздух». Мужчины уезжают в неизвестность, оставляя любимых и нелюбимых женщин, возможно, навсегда. «И надолго вы уезжаете? — Не знаю… Может быть, надолго», «Вы уезжаете? И вы уезжаете?»…Павел Сафонов сделал спектакль, напоминающий акварель. Все светло, грустно и легко, даже когда сгущаются тучи и жизнь становится тюрьмой, когда, как он говорит, хочется убежать туда, где нет стен и правил, а есть лето с густыми сумерками, мошкарой, комарами и пчелами, где рыбы в пруду. Павел Сафонов попытался написанную много лет назад пьесу сделать такой же горячей и чистой, как в момент ее создания, чтобы отношения, энергия и конфликты были сегодняшними, когда все слишком много знают, но мало чувствуют и редко любят по-настоящему. Сложное лето Тургенева, ставшее роковым для его персонажей, наполнилось современными предчувствиями и драматизмом.

На сцене ничего лишнего. Пространство серо-голубое и ощущение безвременья. Мы немного в прошлом, но больше в настоящем. Нет помещичьего дома, усадьба как мираж.

На сцене пара колонн, плетеные кресла, ваза с высушенными травами. Где-то высоко парят красиво обработанные доски. Все из натуральных материалов, модно, актуально, немного гламурно. За сценографию отвечал сам режиссер в тандеме с многолетним главным художником Театра Луны Константином Розановым.

Художник по костюмам Татьяна Эшба, создавшая прекрасную и вполне самостоятельную коллекцию, как для подиума, известна своими работами в МХТ им. Чехова, «Мастерской Петра Фоменко», по «Преступлению и наказанию» в постановке Кончаловского в Театре мюзикла, фильмам «Дама Пик» Лунгина и «Отцы и дети» Авдотьи Смирновой. Костюмы из натуральных тканей в светлой серо-бежевой гамме акварельно приглушены и прекрасны. Даже нелепая Лизавета Богдановна неожиданно появляется с восточным веером и в японского образца жакете.

Наталья Петровна носит струящиеся платья и брюки современного кроя. Ее серый кардиган словно из бутика. В воздушном капроне головного убора она напоминает «рабу любви» Елену Соловей. Красный бархатный жакет в финале становится кровавой отметиной. Это красиво и уместно.

Ольга Ломоносова — единственная актриса, у кого нет замены. В расчете на нее, скорее всего, и выбиралась пьеса ее мужем Павлом Сафоновым. И это первая для нее работа в Театре Луны.

Наталья Петровна Ислаева хороша собой, чувственна и безотчетно коварна. Она не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, томится до поры до времени, а потом погубит ревностью себя и неопытную воспитанницу. Рядом с ней муж Аркадий Ислаев (Михаил Бабичев) — любящий, многое понимающий, готовый простить и понять. Таких обычно не любят.

В доме живет еще один все понимающий друг семьи Ракитин, испытывающий к Наталье Петровне ту самую любовью, в какой трудно сознаться мужу и другу, но от которой ему ни холодно, ни жарко. Он строен, красив, спокоен, порядочен, тонко устроен, но для страсти совсем непригоден и, как говорит Наталья Петровна, никогда не заставит ее плакать. А ей хочется перемен, освежающей грозы. Ракитина тоже сыграл приглашенный артист Алексей Кондрахов, играющий в Театре Луны еще несколько спектаклей.

Из фразы Натальи Петровны, сказанной Ракитину, о том, что мы тут разговариваем, точно кружево плетем, возникают многие образы и ассоциации. «А вы видали, как кружево плетут? В душных комнатах, не двигаясь с места… Кружево — прекрасная вещь, но глоток свежей воды в жаркий день гораздо лучше», — произносит она монолог, а зрители считывают его.

21-летний учитель Беляев (его играет Дмитрий Воронин) невольно становится той силой, которая взорвет размеренную жизнь. Можно только гадать, что в нем увидели прекрасные женщины — Наталья Петровна и ее 17-летняя воспитанница Вера, которую сыграла Вероника Лысакова, проживающая за время спектакля словно две жизни. Беляев производит на Наталью Петровну сильное впечатление, и объяснение этому стоит искать не в нем, а только в ней. В Беляеве нет ничего, что могло бы спровоцировать этот огонь. Пока он носился с бумажным змеем, в нем была хоть какая-то юношеская энергия, а потом она иссякла.

Как это у Чехова? «Жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!»

В «Месяце в деревне» она звучит слишком громко, врывается в действие, но не привносит ни грусти, ни боли. Зато все это есть в сцене огненного колеса, которое вспыхивает, начинает вращаться, и ты ощущаешь то хрупкое равновесие, которое в любой момент может быть нарушено.

Во втором акте герои сидят в полутьме, друг за другом, образуя живую ленту, словно отправились с багажом в неизвестность, куда-то бегут. Аркадий Ислаев произносит фразу: «Все улепетывают, кто куда, как куропатки, а все потому, что честные люди… И все это разом, в один и тот же день…» Кажется, что эти слова написаны не Тургеневым, просто добавлены кем-то. И кто-то из зрителей готов проверить их подлинность по оригиналу.