Юные спасеныши послевоенного времени, будущие «шестидесятники», мы не упускали возможности подтрунить (безнаказанно) над тогдашним официозом. Пафосное слово «товарищ» смешно ложилось в разбойничий лозунг про сарынь и кичку.
Сарынь — корабельная прислуга. Кичка — огражденное место на носу купецкого судна. Когда ватага ушкуйников врывалась на борт, звучал крик: «Сарынь — на кичку! Товар ищи!»

В наших ушах это звучало «хохмой», но по существу имело четкие корни в истории.

Слово «товарищ», говорят эксперты, отнюдь не является исконно русским. Оно образовано от тюркского tauar — термин, изначально использовавшийся в тюркском языке для обозначения скота. Позже tauar эволюционировал и начал употребляться в отношении любого товара и имущества. Ну а после заимствования в старорусский язык значение его стало двояким, обозначая одновременно товар, транспорт, обоз, стан. «Товарищами» стали называть себя бродячие торговцы, а затем слово перекочевало к купцам. И в этой среде оно получило новый смысл, попутно окрасившись — добавлю — типично русским значением «от противного», — срослось с отрицательной частицей «не». Это можно найти у Даля:

Пеший конному не товарищ. Голодный сытому не товарищ. Гусь козлу не товарищ. Гусь свинье не товарищ. Слуга барину не товарищ…

Политическую окраску «товарищ» обрел к началу ХIХ века на революционной волне, и если теоретики несли его к нам через Германию, то практики — через Францию. Призрак, бродивший по Европе, обретал русские очертания. Слово «товарищ» становилось бунтарским. Оно обретало совершенно новый смысл.

Литература это почувствовала?

А как же? Откройте «Тараса Бульбу» Гоголя: «Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке… Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество!»

И поэзия — почувствовала. Пушкин — Чадаеву:

Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена.
Лермонтов. «Поле Бородина»:

Шумела буря до рассвета;
Я, голову подняв с лафета,
Товарищу сказал:
«Брат, слушай песню непогоды:
Она дика как песнь свободы».
Песнь свободы… Это уже не «товар ищи…» И подхватывает песнь — уже в революционную эпоху — Маяковский:

«Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем дерьме, наших дней изучая потемки, вы, возможно, вспомните и обо мне…»

«Товарищ» — это уже опознавательный знак советской принадлежности. Всенародной! Всемирной! Чтоб вся на первый крик: — Товарищ! -оборачивалась земля.

У Маяковского это рождается в муках. А у Михаила Светлова вырывается на праздничный простор:

«Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались, Как нас обнимала гроза?» Гроза не убивает, гроза обнимает… Но бронепоезду недолго стоять на запасном пути… Великая Отечественная нависает!

И поэзия это чувствует! Константин Симонов: «Товарищ»…

Вслед за врагом пять дней за пядью пядь
Мы по пятам на Запад шли опять.
На пятый день под яростным огнем
Упал товарищ, к Западу лицом…
Стихи Симонова — крутая солдатская лирика. Ее со стиснутыми зубами читаешь. А еще ведь были песни, которые слушали со слезами на газах. Когда пела Клавдия Шульженко:

Об огнях-пожарищах
О друзьях-товарищах
Где-нибудь когда-нибудь мы будем говорить
Вспомню я пехоту и родную роту
И тебя — за то что ты дал мне закурить.
Это мы получили в наследство. И от «Трех товарищей» Ремарка, и от старой солдатской песни «Служили два товарища», ставшей названием прекрасного фильма. Сыгравший в нем Высоцкий напишет уже от лица нового поколения:

Наше время иное, лихое, но счастье
как встарь ищи.
И в погоню летим мы за ним,
убегающим, вслед.
Только вот в этой скачке теряем
мы лучших товарищей,
на скаку не заметив, что рядом
товарищей нет.
Советской власти не удалось «экспроприировать» это великое слово. Потому и хочу с гордостью за него закончить строчками Михаила Анчарова:

Говорил мне отец:
«Ты найди себе слово,
Чтоб оно, словно песня,
Повело за собой.
Ты ищи его с верой,
С надеждой, с любовью, —
И тогда оно станет твоею судьбой».
Я искал в небесах,
И средь дыма пожарищ,
На зеленых полянах,
И в мертвой золе.
Только кажется мне,
Лучше слова «товарищ»
Ничего не нашел я на этой земле.